ПЕСНЯ ГУРРА
И когда начался дождь, он не узнал об этом. Он просто
повернулся на другой бок, провел ладонью по шершавой стене, и застыл
в нелепом сне.
* * *
Иногда ему казалось, что все хорошо. Все в этой жизни
хорошо. Но тогда он сам себе напоминал о том, что он здесь делает. И
снова поворачивался к стене лицом, глотал комочки воспоминаний и старался
заснуть как можно быстрее. Ему снилась музыка. Каждую ночь -- только
музыка и ничего больше. Просыпаясь, он не сразу вспоминал о том, что
было вчера. Вот и все. По кругу, каждый раз.
Гурр лежал на спине, закинув одну руку за голову. В пепельнице
на его груди множились окурки. Лампа дневного света потрескивала в почти
полной тишине. Звуки улицы не доносились сюда по простой причине --
в комнате у Гурра не было окон. Только стены в тоскливых потеках сырости.
Дым вливался в легкие и раздирал их изнутри, хотелось
кашлять. Боковым зрением Гурр заметил разноцветные пятнышки. В голове
тоскливые зернышки. Хрусть. Дым. И выше, к мышиному небу потолка. Вверх.
Электричество срывается с волос большими мутными каплями. И застывает.
В воздухе. И поэтому так трудно дышать, а не потому что здесь накурено,
черт побери...
Больше всего он боялся того, что обычно происходило в
такие моменты. Потолок, превращающийся в небо, что может быть страшнее?
Гурр резко встал, достал из-под кровати палку и, опираясь на нее, начал
ходить по комнате. Лавируя между аппаратурой и трупами гитар на полу,
он прислушивался к скрипу протеза и тяжело дышал. Дышал, дышал... Останавливался,
вытирал пот со лба, и продолжал свое путешествие по кругу. Через несколько
минут по его телу волнами пошло неприятное тепло. Руки стали горячими
и чужими, а сердце свинцовым шариком застряло в горле.
Он не помнил, как оказался на кухне, но выплыл из очередной
волны темноты только тогда, когда включил газовую плиту, все четыре
конфорки. Сел рядом на табурет и смотрел, смотрел... Смотрел на синие
лепестки огня. В его голове мысли путались и дрались между собой. Обрывались
и умирали, но на их месте тут же появлялись новые, но такие же непонятные
мысли. Гурр обхватил голову руками, палка упала на линолеум с гулким
звуком. По рукам вновь пробежала горячая волна, волосы встали дыбом.
Липкие ручейки пота текли по вискам и ниже. Вкрадчиво тикали часы на
стене. Звук -- завораживающий, тянущий за собой. Стало немного легче.
Гурр перестал сопротивляться неуемной буре в голове и расслабился, прислонился
спиной к холодной кафельной стене.
Минута за минутой, стрелки часов все бежали по проторенному
пути. Все бы хорошо, но что-то чужое постепенно начало входить в привычную
звуковую картину. Гурр прислушался. Так и есть. Что-то странное и неопределенное.
Гурр подхватил палку и осторожно пробрался в коридор,
стараясь производить как можно меньше шума, но протез противно скрипел.
Гурр морщился и матюгался сквозь зубы. Шаг за шагом, все ближе к входной
двери. Еще ближе. Совсем рядом.
Да, он узнал этот звук. Он очень хорошо его помнил. Резкий,
шуршащий. Гурр слышал его один раз в жизни, но этого раза хватило, чтобы
звук возвращался в ночных кошмарах. Это был звук шагов Шша-Хаа. Здесь,
в подъезде, совсем рядом. За дверью.
Гурр упал на колени, протез подогнулся и уткнулся ему
в бедро, но он этого не заметил. Он стоял на коленях, опершись руками
об дверь и слушал. Дрожал и слушал. Слушал и вспоминал. А вспоминать
было что. И вновь перед его глазами раскинулась бесконечная пустыня.
И еще запах -- запах Шша-Хаа, песок скрипит на зубах, холодно рукам.
Господи, как холодно рукам... Это было там, где он цеплялся за жизнь
этими задубевшими руками. Там, где он поднимал глаза к небу и не видел
ничего, кроме яркой полосы. И глаза той, что была рядом... Когда-то...
Потом это все стало забываться, уходить в глубины подсознания, чтобы
неожиданно выскакивать из-за угла в самых страшных снах. И вот это вернулось
к нему в реальности. Здесь и сейчас. Гурр не сомневался, стоит только
открыть дверь, и он увидит сильного и красивого хищника. Да, сейчас.
* * *
Раздался вежливый, но настойчивый стук в дверь. Только
профессионалы из службы безопасности умели так стучать. Гурр это хорошо
знал. Он поднялся с колен, у него кружилась голова. Дрожащие руки привычно
отомкнули дверь. Холодный свет лампы упал на его лицо.
На пороге стоял Рий. Вежливый. Блестел запонками и зубами.
-- Здравствуй, Еха, можно войти?
Гурр пожал плечами и отступил в сторону.
-- А я вот, проведать тебя зашел, думаю, как ты тут, не
соскучился? Нет? -- Рий прошел в комнату.
Гурр закрыл дверь и поплелся за ним. Рий прохаживался
по комнате и забавно морщил нос. Обернулся к Гурру и с легким укором
сказал:
-- Опять ты травой балуешься. Дышать у тебя в комнате
нечем.
-- Никак, за мое здоровье забеспокоились, Рий? С чего
бы?
-- Да, представь себе, -- Рий сел на шаткий табурет, --
Именно, забеспокоились. Говорят, пойди, мол, проведай нашего общего
друга. Что-то он в последнее время совсем захандрил. А конкретней говоря,
душевное состояние у него никуда не годится. Так и сказали.
Гурр присел на край кровати и вздохнул:
-- Оно у меня давно уже никуда не годится. Сами знаете...
Рий скорчил сострадающую гримасу и часто закивал головой,
заговорил взахлеб:
-- Еха, я все понимаю. Я все время тебя защищаю, пламенные
речи произношу. Я же знаю о том, что ты пережил там, на севере. Я знаю,
тяжело летчику без неба. Я могу себе это представить. Ты даже не догадываешься,
как я сочувствую тебе. Также, тяжело потерять человека, который много
для тебя значил. Но ведь не все потеряно. Жизнь на этом не заканчивается.
Тебе ведь предлагали место организатора? Читал бы сейчас лекции курсантам.
Твой опыт им нужен. Твой опыт нужен нам всем. Еха, послушай меня...
Гурр сидел и кивал в такт Рию. Его взгляд был прикован
к тяжелым черным ботинкам оратора. Он поймал себя на мысли, что он видит
что-то важное. Он не как не мог взять в толк, что именно.
Рий, вдохновившись, продолжал. Гурр знал, что тот может
не один час наставлять его на путь истинный.
-- ... что мы в итоге получаем? А получаем мы асоциальную
личность. Человека, выпавшего из общества, противостоящего ему. Что
только на руку тем, кто давно мечтает каким-нибудь образом очернить
нашу Систему -- самое святое что у нас есть. Мы думали, что курс лечения
может быть как-то изменит ситуацию... Мы надеялись, Еха, что твой здравый
ум...
-- А почему бы вам просто не убрать меня? -- оборвал Рия
Гурр, и перевел взгляд с ботинок на их хозяина. -- Взять и устроить
несчастный случай? Почему вы не сделаете этого?
Рий тяжело вздохнул, достал из кармана пиджака портсигар,
повертел его в руках и сказал:
-- Ты же знаешь, почему. Ты слишком известен. Я буду честным
с тобой. Если что-нибудь случится с тобой, реакционные силы сделают
из тебя великомученика во славу демократии. Зачем нам это? Мне тебя
просто по-человечески жаль. Ты станешь идолом. Ты этого хочешь? Хотя,
впрочем, ты им уже стал. Золотая молодежь боготворит тебя... "Ах,
Гурр... Ах, волшебные звуки. Щемящее чувство тоски, свобода смерти во
всех ее проявлениях. Депрессия. Ах, Гурр..." Переписывают твои
песенки, крутят их днями и ночами, вешают твои фотографии на обои своих
подростковых душонок. Сопливая восмикласница целующая газетную вырезку
с твоим образом... -- Рий нехорошо ухмыльнулся, сделал паузу и завершил
фразу, словно поставил точку, -- Вот и все, чего ты добился.
Гурр молчал. Вцепился в край кроватной сетки и молчал.
-- Ты, конечно, можешь говорить о том, что не можешь не
творить... Творец. Сознайся себе, что это неправда. Пойми, что от твоих
песенок ничего не изменится в этом мире. Абсолютно ничего не изменится.
Ты в тупике. А мы предлагаем тебе выход. Мы зовем тебя. А ты не слышишь
и продолжаешь биться головой о стены. Что там с твоими литературными
экспериментами? Молчишь? Думаешь, что мы не читаем самиздат? Зря. Мы
очень внимательно относимся к этим "Свободным словам" и "Двум
лунам".
Рий встал и подошел вплотную к Гурру, так близко, что
запах его одеколона заполнил собой все окружающее Гурра пространство.
-- Читал я твою "Балладу о пистолете", или как
ее там...
-- "Пустынная", рассказ называется "Пустынная".
-- Пусть будет "Пустынная" -- неважно. Что это
за сказки? Откуда ты весь этот бред взял?
Гурр помолчал, пожевал губы и еле слышно сказал:
-- Да я, в общем-то, только записал. Это мне пограничники
рассказывали. Когда я еще летал... А что, красивая легенда...
-- Чушь это. Извини, Еха, чушь. Никакой смысловой нагрузки.
Никакого реализма. Одни расплывчатые, никому не нужные, ни на что не
вдохновляющие образы. Значит, ты теперь решил стать писателем. Так тебя
прикажешь понимать?
Гурр смотрел на ботинки Рия и начинал понимать, что в
этих ботинках странного. Верней на них. Крупные песчинки прилипшие к
ним, блестели в свете тусклой лампы. Влажные песчинки.
А Рий снова сел на табурет и не переставал говорить. Резким
и рубящим тоном.
-- А может ты просто играешь в писателя? Тебе не приходила
такая мысль в голову, нет? Я вот тоже недавно играл в интересную игру.
Представил себе, что я обыкновенный интеллигент мелкого разлива. Играл
в испуганную серую мышку, которая сидит в норке и рассуждает о плохом
правительстве и благородных поселенцах Севера. Входить в образ не надо
было. Нужно было только действительно стать этой мышкой. И сразу все
поверили. И сразу все стало на свои места. Я тебе сейчас объясню.
Мы брали беглеца. Прямо на квартире во время празднования
Нового года. Если бы я повел себя немного не так, он бы ушел. Опять
ушел бы. Слишком он хитрый и настороженный. Поэтому, я не старался играть.
Я действительно стал тем, кем должен был стать. Трусом и подлецом.
Рий щелкнул портсигаром и закурил.
-- Главное поверить. И все будет так, как задумал. Наверное
и ты очень сильно поверил в то, что ты талантливый писатель? Но меня
трудно обмануть.
Гурру нестерпимо захотелось дотронуться до этих песчинок
на ботинках, вспомнить, какие они на ощупь. Он не думал о том, как они
попали к Рию на ботинки. Он просто видел их. Он просто... начал вспоминать.
Он опять вернулся туда.
Рий встал, потянулся, вскинув руки к серому потолку, и
положил руку на плечо Гурра:
-- Мне пора, Еха. А ты, наверное, собирайся. На следующей
неделе оформим тебя на еще один курс лечения. Все-таки медицина у нас
творит о-го-го какие чудеса, брат... -- Он как-то неестественно подмигнул
Гурру и пошел к выходу. -- Я не прощаюсь, увидимся.
Тяжело хлопнула дверь и Гурр остался один.
* * *
Нестерпимо заболел затылок. Заломило в висках и стала
болеть несуществующая нога. Гурр закрыл глаза и застыл на кровати. Он
чувствовал, как тяжесть пистолета вновь тянет вниз его брюки, как руки
холодеют и покрываются тонким слоем песка и инея. Он боялся открыть
глаза и снова увидеть свою серую, грязную комнату. Наощупь Гурр пробрался
к входной двери. Прижался к ней ухом и попытался что-нибудь услышать.
Тишина. Но в этой тишине временами он улавливал еле слышный звук, как-будто
песчинки, подгоняемые ветром, терлись друг об друга, шуршали. Вкрадчиво
и стеснительно пели вечную песню. Ту песню, в поисках которой Гурр перебрал
все ноты. Ту песню, которую Гурр пытался передать словами, но не смог.
Гурр неожиданно для самого себя открыл глаза, сорвал с
вешалки куртку. Свою старую, потрепанную куртку. Напялил ее на себя,
отбросил в сторону надоевшую палку. Глубоко вздохнул и рывком открыл
дверь. За дверью опрокинулась навзничь пустыня. И словно ее отражение,
над головой тряпкой висело низкое небо. Солнце катилось за далекие Золотые
Горы. Гурр сделал шаг вперед, неловко припадая на протез. Песок вскрикнул
под ногами, песок вздохнул -- радостно и облегченно.
Гурр оглянулся назад. За ним тянулась его длинная тень.
За ним горбились неуклюжие дюны. И больше ничего.
-- Я поверил, Рий... Я поверил...
17.09.01 -- 18.09.01
